О КОРОЛЕВСКОЙ
ВЛАСТИ.
Наше видение мира очень сильно отличается от
средневекового, и потому-то мы так неверно судим о действиях
крестоносцев; их оценочные критерии, повторю еще раз, несравнимы с нашими.
Иерусалимскому королевству изначально было суждено непрочное
существование, поддерживаемое с пе-ременным успехом, по мере возможностей
и благодаря прибытию новых крестоносцев, которым приходилось про-должать
дело их предшественников. Но никому даже в голову не приходила идея,
совершенно естественная для нас: внедрить на месте чиновников и военных,
пришедших из метрополии и подчиняющихся ее приказам, чтобы уп-рочить
завоевание, в то время как колонисты начали бы эксплуатацию земли и,
соответственно, ее обитателей. Ко-нечно, это вовсе не означает, что
завоевание было осу-ществлено вообще без организации, и ни один
крестоносец не стал «колонистом»; но если такое и происходило, то только
по воле случая. То же самое можно сказать о королевской власти,
учрежденной франками в Иерусалиме и Святой Земле: к внедрению этого
института не были готовы заранее. Просто бароны в силу обстоятельств и
устоявшихся правил дей-ствовали в духе своего времени. Вот почему, прежде
всего, в их действиях отчетливо просматривают основные при-нципы
феодального порядка, так же как они видны и в наиболее законченном
памятнике феодального права, каким является составленный гораздо позже
сборник кутюмов и обычаев латинских королевств, известный под названием
Иерусалимских ассиз. Это детище феодализма, рожденное в пору его
наивысшего расцвета и зрелости. Основным последствием решений, принятых
баронами в Иерусалиме, было внедрение принципа личной связи человека с его
сеньором. В свою очередь, оно вызвало к жизни любопытный курьез: этот
уголок Иудеи по своему устройству стал походить на лотарингскую или,
точнее, арденнскую землю, ибо Готфрид роздал земли, составля-ющие
королевство Иерусалимское, что, в общем, было естественно, людям из своего
отряда, которые провели весь поход бок о бок с ним. Историк Жан Ришар
убеди-тельно доказал это, перечислив имена его иерусалимских вассалов:
Герхард д'Авен, Рауль де Музон, Миль де Клер-мон-д'Аргонн, Андре де
Водемон, Арнульф Лотарингец, и т. д. В их ряды затесался лишь один
провансалец, по имени Годемар Карпенель, который наверняка ощущал себя
немного одиноко. Все эти вассалы в случае необхо-димости будут единым
фронтом сплачиваться вокруг своего сеньора: только с их помощью Балдуин
Булонский смог наследовать своему брату Готфриду, умершему на следу-ющий,
1100 год. Иерусалимский патриарх призвал Боэмунда, но бароны королевства
не согласились с его выбором и остались верны своему линьяжу. Что еще
более удивительно, так это феодальный харак-тер королевской власти,
который необычайно сильно про-явился в Святой Земле, где его наблюдаешь
словно через увеличительное стекло. Американский историк Ла Монт видела в
нем «чистой воды феодальные институты», отметив к тому же, что в латинских
королевствах преобладали традиции французского феодализма. Эта
средневековая королевская власть была полной про-тивоположностью
абсолютной монархии. Король — а этот титул на самом деле принял только
брат и наследник Готфрида — фактически был представителем баронов, одним
из них. Конечно, его королевская власть отчасти носила наследственный
характер, или, точнее, стала но-сить: как мы видели, Готфрид был избран, а
Балдуин призван править, да и то лишь благодаря верности лотарингских
баронов; после его смерти некоторые из баронов (по-прежнему) захотели
возвести на трон его ближайшего родственника, Евстафия Булонского, другие
же высказа-лись в пользу дальнего кузена, Балдуина дю Бурга, пре-имущество
которого состояло в том, что он был графом Эдессы и находился в пределах
досягаемости, в то время как Евстафий пребывал на Западе. После Балдуина
II бразды правления перешли к его зятю, и наследство, таким образом,
кочевало от родственника к родственнику, всегда находясь под контролем
баронов, которые иногда вмеши-вались и противодействовали воле
претендентов на трон. Когда, согласно освященному кутюмами порядку
наследо-вания, вотчина Балдуина Прокаженного должна была пе-рейти к его
самой младшей сестре Изабелле, бароны за-ставили ее развестись, чтобы тут
же выдать замуж за человека, более способного, по их мнению, сохранить
ко-ролевство. В XIII в. юрист Балиан Сидонский перед лицом Фрид-риха II
настаивал на выборном характере королевской власти, чему есть
подтверждение в Иерусалимских ассизах. Хотя изначально бароны получили
свои фьефы из рук Готфрида, их совет играл существенную роль в принятии
решений, жизненно важных для королевства и королевской власти. Подобная
солидарность между королем и его со-ветом просто поражает: если король
что-либо предпринимал без согласия своих баронов, то только на собственный
страх и риск, и такое проявление авторитаризма всегда плохо воспринималось
его вассалами. Например, когда Гильом Тирский порицал сенешаля Милона де
Планси, некоторое время бывшего фактическим регентом королев-ства, то
заявил, что тот всегда поступал по собственной воле, ни с кем не
советуясь. Когда же Балдуин I решил отправиться в поход на Синай, то
волей-неволей должен был отменить его, так как бароны не одобрили его
план. Точно так же и «соб-ственные люди» Танкреда принудили своего сеньора
при-мириться с Балдуином и оказать помощь Эдессе. Ответ-ственность за
утрату Иерусалима несет Гвидо де Лузиньян, муж королевы Сибиллы, решивший
действовать в одиночку, пренебрегая советом баронов. По представлениям
того времени, единоличное правле-ние было злоупотреблением, наказуемым
Господом. Вели-кий романист Беццола как-то отметил, что в героических
песнях на военных советах у императора бароны всегда шумят, стараясь
высказать свое мнение, что часто закан-чивается потасовкой, тогда как у
«неверных» приказы эмира выполняются беспрекословно. Вот этот эмир и есть
монарх, которого немыслимо представить в феодальном и христианском
обществе до того момента, как легисты не отыщут его черты в римском
праве. Избрание также нашло отражение и в коронационном церемониале под
видом совещания с народом; совещания исключительно символического, но в
эпоху, где символы оказывали огромное влияние на повседневную жизнь, этого
вполне хватает, чтобы понять природу королевской власти. Сразу после того
как король, войдя через ворота в базилику Святого Гроба Господня, приносил
клятву защищать иеру-салимскую церковь и поддерживать кутюмы и свободы
королевства, патриарх обращался к народу с вопросом, является ли тот, кого
собираются короновать, «истинным наследником» королевства. Троекратный
крик был ему от-ветом; после чего под пение «Te Deum» король занимал место
на хорах, где разворачивалась обычная процедура помазания и
коронации. Так что же представляла собой власть иерусалимского короля?
Прежде всего, это старые привилегии сюзерена: его вассалы были обязаны ему
«советом и помощью», особенно в случае, когда король выбирал заложников,
чтобы освободиться из плена после поражения; бароны не могли ни продать
свой фьеф, ни покинуть королевство раньше чем через год и один день без
разрешения короля, ибо феодальный сеньор был привязан к своему домену так
же, как и серв, и не мог повести себя подобно собствен-никам нашего
времени; ни один сеньор не мог ни продать, ни уступать свой фьеф другому
лицу (по крайней мере, свой основной фьеф, «главный манор», как его
называли); к тому же фьеф был не столько землей, которую можно было
использовать в сделках и описать за долги, а сово-купностью прав, и сеньор
был не в силах их изменить, ибо эти права определялись кутюмами. И,
наконец, король был судьей. Заседая в высшей палате (совете баронов),
который часто судил вместо него, король наказывал за нарушение и
отклонение от кутюмов. Добавим, что баронов часто призывали подтвердить
дарения, сделанные королем и гарантировать выполнение его обещаний (для
чего они прикладывали свои печати к королевским актам), что за-ставляет
нас подумать о своеобразном разделении власти в Иерусалимском
королевстве. Король и придворные бароны занимались тем, что в наше
время называется законодательной деятельностью: они по-своему толковали
кутюмы, в результате чего на свет появлялись законы. Конечно, не следует
думать, что имела место законодательная работа, заложившая опреде-ленные
правовые принципы: дела рассматривались по мере их поступления и
подозреваемого судили по правовым установлениям его родной страны (в это
время было при-нято каждого человека судить по его праву) или же попросту
исходя из здравого смысла. «Ассизами — то есть постановлениями, имеющими
силу кутюмов, — являются лишь те, что применялись в течение долгого
времени или о которых известно, что они уже использовались как ассизы». В
конце концов, все подобные постановления были собраны вместе, записаны и
составили уже упоми-навшийся нами сборник Иерусалимских ассиз. Его самая
древняя часть была записана в самом конце XII в., между 1197 и 1205
гг. Но хотя в этой области король и так был ограничен в своих
действиях, он все равно не мог поступать по собст-венной воле: Жан Ришар
приводит пример с одной довольно мало распространенной ассизой (касавшейся
подметания улиц), которую в XIII в. считали незаконной, поскольку король
ее утвердил без согласия с баронами и горожанами. Войны, договоры,
налоговые сборы должны были обяза-тельно проходить обсуждение в высшей
палате: во всех этих делах, затрагивавших интересы всего королевства,
король предлагал, но не располагал. Для простонародья существовала
палата горожан, регу-лярно собиравшаяся три раза в неделю в Иерусалиме (по
понедельникам, средам и пятницам). Она рассматривала мел-кие преступления
и имела в своем распоряжении отряд сержантов, обеспечивавших порядок в
городе. Палата, со-стоявшая из двенадцати присяжных во главе с виконтом,
представлявшим короля, также обладала правом судить за уголовные
преступления, воровство, похищение или измену. Чтобы получить наиболее
полное представление о су-дебных учреждениях Иерусалимского королевства,
необ-ходимо упомянуть еще об особых судах: денежной пала-те — суде по
торговым делам, состоявшем из двух при-сяжных от франков и четырех от
коренного населения, и палате Цепи, где разбирались мореходные и
таможенные вопросы. Арабский путешественник Ибн-Джубаир, несмот-ря на свою
ненависть к франкам, которую он выказывал при любом случае, признавал, что
у него не возникало хлопот с таможенниками: сарацин принимали арабские
«писцы», франки же разбирались со своими соотечествен-никами. Добавим, у
всех крупных феодалов, живших вне Иерусалима и в других важных городах,
были свои палаты баронов и горожан: всего в королевстве можно насчитать
двадцать две палаты баронов и тридцать три палаты горо-жан. Человек,
судившийся в палате, всегда появлялся в сопровождении «советника», члена
палаты, игравшего роль адвоката. И, наконец, коренное население сохранило
свои законы и суды. Ближайшее окружение короля составляли, как и во
Франции, великие чины короны: сенешал, церемониймей-стер, который также
выполнял особую функцию — конт-ролировал крепости и ведал королевскими
финансами; кон-нетабль, осуществлявший верховное командование во время
сражений и распоряжавшийся войсками, стал на Востоке главным чином
королевства; маршал, который был помощником коннетабля, отвечал за
состояние конюшен — закупал коней, фураж и овес; шамбеллан находился при
королевской особе и прислуживал за столом; лишь канцлер стал играть
малозначительную роль, вместе с писцами и нотариями ведая королевской
перепиской. На это место, как правило, назначали клирика. Что же до
самого королевства («Я его называю баронией, так как оно очень невелико»,
— говорит переводчик Гильома Тирского), то это всего лишь модель,
созданная на Востоке по подобию Франции и Англии — агломерат фьефов,
пожалованных баронам в ходе завоевания. Сами бароны существовали за
счет доходов с пожало-ванных им земель, налогов и таможен, взимаемых с
го-родских торговцев. Точно так же в своих владениях по-ступал и король.
Правда, он располагал исключительными налоговыми сборами, такими, как
особая дань, выплачи-ваемая бедуинами, и дорожной пошлиной, взимаемой с
караванов, пересекавших Иерусалимское королевство по пути из Египта в
Багдад. В особо важных случаях собирали всеобщую подать: на поход
короля Амори в Египет, на усиление фортифи-каций Иерусалима во время
наступления Саладина и после Гаттинской катастрофы, фактически
парализовавшей все королевство. Гораздо позже, в Греции, мы встречаем
довольно ин-тересную практику земельных пожалований. После захвата
Константинополя франками и венецианцами в 1204 г., победители назначили
двадцать четыре человека распре-делителями земель, из них двенадцать были
венецианцами, остальные — крестоносцами, которые первым делом углу-бились
в изучение официальных документов: византийских налогового кадастра и
списка земель, подлежащих обло-жению поземельной податью; спустя некоторое
время, в Морее, двое рыцарей «взяли в свой отряд двух рассуди-тельных
греков, которые хорошо знали земли, деревни, виноградники и сервов и все
то, что творится в земле, называемой Пелопоннесом», чтобы определить
размер земли, предназначенной для раздачи каждому из баронов. Как и в
Святой Земле, в захваченной Византии крестьяне были оставлены на своих
участках, более того, историк Жан Лоньон даже доказал, что некоторые
владения при-надлежали на совместных правах франкским баронам и знатным
грекам. Однако завоевание Византии происходило в совершенно иных
условиях, чем завоевание Святой Земли. Для иеру-салимского королевства
главным было защитить и сохра-нить свои земли от угрожавших им опасностей
ценой неимоверных усилий, и поэтому его падение было
неот-вратимо.
|